* * *

 «Дни поздней осени бранят обыкновенно»
                                    А.С.Пушкин.

Дни поздней осени
Пустынны и глухи.
Зарядит дождь
на день на два,
неделю…
Как будто бы расплатой за грехи
Рассвет глядит,
сквозь тьму продравшись еле.
Все затихает.
медленно клубясь,
переворачиваясь,
охая спросонок…
И запредельный лай собак 
Пустынно глух,
пустынно дик и тонок.
Все ниже
над землею облака, 
Влекли небес разбухнувшее тело. 
Молчал рассвет, 
Был так же тих закат.
Земля моя,
пустея,
холодела…
Но исходило влагою зерно.
И озими
смертельно зеленели 
Предвестием —
в весеннее окно:
Предчувствием —
морозов и метелей,
Дни поздней осени
пустынны и глухи. 
Вокруг покой,
но нет в душе покоя…
Рождаются
поэмы и стихи,
и голубеет 
слово молодое…

 

*  *  *

Господи! Как я устал! 
Пыльная спит дорога… 
Не разомкнуть уста 
У твоего порога.

Стелется тонкий туман.
Глухо вороны грают.
Нищенская сума
Радости не обещает.

Что я обрел в пути? — 
Книги, слова да песни…
И сколько еще брести, 
Надеясь на добрые вести?

Горечь. В глазах темно, 
Хоть сирых приемлет небо.
Не стал я богатым, но…
И подлецом я не был.

Господи! Жизнь проста, 
И вроде грешил немного… 
Лишь разомкнул уста 
У твоего порога.

 

*  *  *

Наверно,
все — сплошная небыль.
Желанье тешится зазря — 
Запечатлеть родное небо 
В органных красках октября.

Когда лазоревое с синим 
Сквозь охру тлеющей зари 
Переиграли, исказили 
Земные все календари.

Когда, не веруя в удачу, 
Случайный ветреный мотив 
Тебя вконец переиначит, 
В сомненья сердце уронив.

Но живо все — 
И быль, и небыль... 
Поземку белую куря. 
Через остуженное небо 
На близкий клекот декабря.

 

ЗЕМЛЕ РОДНОЙ

На ее луга и рощи,
На простор земли звучащий 
Я готов упасть порошей,
В непорочности слепящей.

И дождем пролиться спорым, 
Молока теплей парного, 
Чтоб на голых косогорах 
Поднимались травы снова.

Чтоб цвела земля, ликуя, 
И звенела былью вешней
Жаворонком в синь июня 
И органами скворешен.

Чтобы с радостью воскресной 
Вылил снег хмельное брашно,
Чтоб душа струилась песней 
На озноб беды вчерашней.

И пускай, не зван, не прошен 
На поля твои и чащи 
Я готов упасть порошей,
Коли нет другого счастья.

 

*  *  *

Затопило пенным сеном сеновал,
За притихшим валом катит шумный вал.
Густо пахнет зноем ливневым трава,
Пересохли в горле летние слова.

Все душистей шелестит сухая мгла.
Убаюкала, за ручку повела…
Из окошка даль глубокая светла
Кувыркает голубиные тела.

А вокруг такая ласковость и цветь,
Так что хочется вздохнуть и умереть.
И глазами неустанными глядеть
В этот свет и в эту солнечную твердь

 

ДОЖДИ

Идут дожди. Их жди, не жди – 
Они придут, им мало горя,
Мой друг меня не переспорит.
Идут дожди, а ты сиди
И жди погоды, как у моря.

Ты мир клянешь, а он хорош,
И небо к нам не охладело,
Какой веселый сыплет дождь,
Как буйно колос гонит рожь,
Как вызреть радуга успела.

Ту связь меж небом и землей
Дожди на счастье протянули,
И я вернусь к тебе в июле,
Как солнца вызревшего зной,
В котором нас не обманули.

 

*  *  *

Мне теперь совсем немного надо:
Выйти в поле, на траве разлечься.
Обдувай, полынная прохлада,
Песня жаворонка, звонче лейся.

Солнце в небе, двигайся как хочешь,
Облака пушистые сгоняя…
Пусть грома резвятся и хохочут –
Подо мною твердь полей родная.

Мни в зубах пахучую травинку.
Растянись на праздничной соломе,
Пей небес пронзительную синьку.
Если только зубы не заломит.

Никого не спрашивай, не слушай,
Отдохни от боли и от муки,
Под волос нестриженные кущи
Положив извененные руки.

Пусть кузнечик цикает полдневный,
Синим васильком цветет цикорий,
Злой обидой стянутые нервы
Лечит ржи взволнованное море.

Тарахтят телеги, таратайки…
Знойный сон глаза тихонько смежит.
Кто-то шепчет ласковые байки,
Вновь даруя жизненную свежесть.

 

*  *  *

У того ли города у Мурома,
У того ль села да Карачарова
Пароход бурунил воды бурые
И с волной на стрежне легкой баловал.

Выплывали садики зеленые,
Вырастая, словно на экране,
Петухи кричали удивленные
Предрассветной свежестью заранее.

И тогда сказал я милой дочери,
И сказал я сыну своенравному:
- Вот она – родная наша отчина!
Остальное в жизни – все не главное.

Страх любой переживем без хмури мы.
Песни нет, а ты ее наяривай
У того ли города у Мурома,
У того ль села да Карачарова.

 

КОЗИХА 

Начинаю, думая о чуде,
Выноси, строка, не подкачай!
Может быть,
Тебя запомнят люди
Ненарочно, просто, невзначай…

Начинаю – ласково и тихо
Свой непритязательный рассказ.
Ты жива ль еще,
Моя Козиха, -
Капище мальчишеских проказ?

Помнишь ли,
Мой тихий пруд под садом,
Тот, что раньше
Рвом глубоким был,
Остров твой опорный.
Он, как надо,
Будущее в прошлом сторожил.

Вспомни крик
Гортанный на рассвете,
Хищный посвист тех
Монгольских стрел…
Ну так что ж ты?
Или пыльный ветер?
Что ж ты на меня не досмотрел?

Все теперь травою-муравою заросло,
Не отыскать следа…
Кто противоборствовал с тобою
«Аки обре»
Вышел в никуда.
Ох, немало смуглых тел горячих
Остудила горькая вода.
А над вражьим духом
Утка крячет,
Отлетевшим в дальние года…

Сердце! Сердце!
Ты, как прежде,
Радо,
Что блестит на солнце этот пруд
Под высоко-пенящимся садом,
Где скворцы о доблести поют.

Затянулась тиною Козиха.
Тишина,
Гагаканье гусей.
Островок – не чудо и не прихоть:
Занимай, господствуй, володей!..

 

КАРЖЕВИН ИЗВОЗ

Ах, Каржевин извоз!
Ты зачем мне приснился сегодня,
В час, когда над зарей,
       насмехаясь, кричал козодой,
Неужель, как тогда,
       над тобой тополя хороводят.
И выходят на круг,
       раскудрявой качнув головой?

Белый пух по булыжнику,
       в пыль и солому мостится.
И почти достает,
       поднимаясь звенящей пургой,
До крикливых стрижей,
       что никак не устанут носиться
Над взлохмаченной ветром 
       широкой рекою Окой.

Я извозом спускаюсь
       к тем памятным, синим причалам,
Где кричат пароходы, 
       как будто от боли людской.
Где рязанское детство
       московское детство встречало,
Разделенное кровью 
       и слитое общей бедой.

Блики солнца на волнах,
Пуста эта тихая пристань.
Кружит ветер на палубе – 
      легок, прозрачен и сух.
И заходятся чайки
      крикливо-отчаянным писком.
Над безмолвием скорбным,
      одетыми в траур старух.

Мне незнама их боль.
Но сегодня такое же утро,
Что, наверное, было
      в войной полоненном году…
Подойду и увижу,
Как катится слезная пудра,
И без слов поклонюсь,
И безмолвно от них отойду.

Ах, Каржевин извоз!
Ты зачем наклоняешься круто?
Я иду, спотыкаясь,
Спешу, задыхаясь, бегу…
Неужели и в это 
      такое высокое утро
Я опять опоздаю 
      и вновь ничего не смогу.

 

*  *  *

Срядив пацанов в ночное,
Усевшись вокруг огня,
- Едовое сено какое! – 
Подпив, мужики гомонят.

Какие им, к черту, компьютеры
В борении с грозной судьбой! –
Природа язычески-мудрая 
И вещая тьма за спиной.

Огромные мечутся тени,
Махорочный плавает дым…
И хочется пасть на колени
Пред ликом высокой звезды.

А в небе, дождями промытом,
Моторы, натужась, гудят,
Усталости тяжкие плиты
К земле придавили трудяг.

И руки раскинув доверчиво
В лощине у вечной реки,
Как будто любимую женщину,
Обняли луга мужики.

Старинным преданьем повита,
Туманная стелется мгла…
И русской печали планида
На тысячи лет пролегла.

 

ИЗЛУКА

Белый бакен грустит налево.
Красный бакен горит направо.
Под изменчивым этим небом
Путевой глубины заставы.

Проплывают луга и рощи.
Пароход воду тяжкую месит.
Берега хлебом-солью проносят,
Полотенце на волны свесив.

Истекает вода густая.
От натуги вся в пышном мыле.
Уплывает все, 
                уплывает…
Было сказкой – сказалось былью.

 

*  *  *

Гаснут лета веселые фрески,
Горячо над землею горя,
Холодком раздраженным и резким
Августовская тянет заря.

Не печалься, иного не требуй.
Бог не выдаст, а грусть утолит
Синий шелк опустевшего неба
Над простором распятой земли.

Там свистят азиатские ветры,
Выдувая тепло деревень,
Там наотмашь летят километры
В морок ночи и розовый день

Бред похмелья, безумные драки.
Где чужой в них, где свой? – не понять…
Как в грязи мы волтузим, собаки,
Нашу отчину – родную мать!..

Меркнут лета лучистые фрески.
Бег времен неизбежный творя,
Трубным ревом лосей в перелеске
Одичавшая стонет заря.

Но прозревших судьба не погубит,
И земля, что нельзя не любить,
Так беспутных сынов приголубит.
Что захочется верить и жить.

 

*  *  *

У меня три песни,
У меня три дола,
Что листву развесив,
Плачут о веселом.

В первом доле детство.
Радости и слезы.
Верность и наследство –
Русские березы.

Гомон птиц зеленый.
Солнца свет весенний
И травы поклонной 
Вечное рожденье.

То, что было раньше,
Не воскреснет снова.
Дол соседний Райчев
Был моею школой.

Слава тебе, поле!
Слава тебе, ветер!
Что такие школы
Есть еще на свете.

Это вашим духом,
Это вашей силой
Малыша-неуку
К жизни возносило.

Не мою ли юность
Дол Цыганов полнил?
Что прошло – вернулось,
Как июльский полдень.

Счастье ли, невзгоды.
И любовь, и горесть…
Пусть изменят годы – 
Не изменит совесть.

У меня три счастья.
У меня три доли –
Петь да восхищаться.
Погибать в неволе.

 

*  *  *

Во многом знании великая печаль…
Еще сквозит туманная прохлада.
От терпких веток призрачного сада,
Как ожиданье счастья, как награда
В косноязычных осени речах.

О мой ребенок! Как всезнающ ты
В своей неизреченной благодати!..
Так безмятежны осени цветы,
Так многодумны нежные черты
Лица твоей весь мир объявшей мати.

Печаль, печаль! Легко, коль ты светла!
И вглубь, и вниз – все тот же сумрак синий,
Смятенье чувств и благородство линий…
Ложится сон, ложится легкий иней
И слов родных холодная зола.

 

*  *  *

Весной, в середине апреля, 
        когда земля пробуждаясь,
Веселую птицу-жаворонка 
        за песней шлет в зенит,
Я прихожу на поле, 
        где снег ноздреватый тает,
И сердце мое не плачет, 
        сердце мое летит.

Летит над простором вешним, 
        где светится даль сквозная,
Там ветры гуляют вольно, 
        вершины берез клоня,
Где трав исступленных племя 
        щетину бугров пронзает,
И волгло блестит на солнце 
        вчерашних хлебов стерня.

И с болью, давно знакомой, 
        неизлечимой болью,
Заметишь без сожаленья 
        уже на исходе мук,
Что было сплошной неволей, 
        стало кромешной голью –
Растрепанный стог соломы 
        и брошенный в зиму плуг.

Да, что говорить, и сам я 
        не ангельски ликом светел.
Что, воспаряя к высям, 
        жмусь крепче щекой к жнивью,
И разобрать не в силах, 
        кто мне на вопрос ответит –
Кому я в безлюдном поле 
        повею печаль свою?

 

*  *  *

Сны юности! Как вы любы –
В них дышат, живут легко
Припухлые мягкие губы,
Пропахшие молоком.

Был майский рассвет зеленый,
На вишнях кипящий цвет…
И звали ее Аленой,
И было мне двадцать лет.

Жалею, что не был мудрым.
Лишь тешил желаний пыл
И чувств золотую пудру
Бездумно пускал в распыл.

И бешенство от бессилья
Прорваться сквозь толщу лет,
Остались далекой былью
Аленка и вишен цвет.

Как грозно сгустились тени,
Ты, время, песок в горсти,
Беспечных минут прегрешенья
Во имя любви прости.

Вновь майский рассвет студеный
Стекает в заросший сад.
И словно слеза Алены
На листьях дрожит роса.

И страшно стать совсем одним 
Иль быть одним за все в ответе. 
Прикосновенья холодны, 
И холоден безлюдный ветер.

Зачем летит холодный снег 
На шепот чувств, доверье веток?
Идет случайный человек,
Которому названья нету.

 

ЗВЕЗДНЫЙ ЛИВЕНЬ

Ах, какой сегодня щедрый ливень!
Тянет август яблоневый дух.
Окуни в густеющем заливе
Ловят ртом вечернюю звезду.

Тишина напевная далеко
Над парной туманится водой,
Изумленно радуясь и окая
Над рекой глубокою Окой.

Пароход гуднул уже за полночь.
Волны, набегая, в берег льют…
Лучшая душе усталой помощь –
Сенокосный ласковый уют.

Звезды льются. Мимо… мимо… мимо.
Облака пожаром занялись.
В воздухе висит неотразимый,
Ультрадлинный, комариный писк.

 

НОЧЬ АВГУСТА

В малиннике шорох потайный –
Ожили ежи под луной,
И вспомнилось как-то случайно,
Что нынче с утра выходной.

Опять проглядел, не заметил,
Упершись в пощербленный пол,
Что день был и ветрен, и светел.
И говором праздничным полн.

Спешили на ярмарку люди
Сквозь будней невидную тьму.
Был день никому неподсуден,
Но были подсудны ему.

Зачем же теперь над колодцем,
Где темная бочка видна,
Покачивается и смеется
Пустою глазницей луна?

 

*  *  *

Скажи, любимая земля,
О чем твои тоскуют реки,
И эти черные поля,
Смыкающие тихо веки?

Чем дух стесняется порой – 
Осенним ли круженьем веток
С их горьковатой немотой
И торжеством сырого света?

Иль просто тем, что на душе,
Обкраденной любовью прошлой,
Раздумья не лежат уже,
И ты забыт и позаброшен?

Пройдет трехтонный грузовик,
Разбрызгивая крик по сердцу,
И станет ясным в тот же миг,
Что больше некуда мне деться.

Но ты, любимая земля,
Пребуди светлою вовеки,
Пока вздыхают тополя
О Родине и человеке.

 

*  *  *

Кроткой осени тихая нега.
В целом мире мы будто вдвоем.
Парусами взмывая под небо,
Крепкой свежестью пахнет белье.

Снова птицы сбиваются в стаи,
Алой клюквой сочится заря… 
Роща звонкий остаток листает 
Докончальных страниц октября.

Краток свиток житейской дороги — 
Только утром шагнули, но вот
Тарахтят предзакатные дроги 
В золотой от листвы небосвод.

И с разумным покоем природы 
Затаенно, почти не дыша, 
Вновь смыкаются грозные воды, 
Как бессмертного неба душа.

 

*  *  *

Хожу по улицам.
Туман
     размыл ухоженность акаций. 
Не будем больше расставаться,
Пускай меж нами — океан.

В ответ кивок -
     пусть будет так.
Асфальтным зноем душит лето,
И от привета до навета 
Дистанция в какой-то шаг.

А, может быть,
     все это бред?
Неизреченность чувств и мысли? 
Часы на млечном коромысле
                мерцают,
Тает лунный след.

Рассветен
     жаркий клекот кос — 
Пора вставать и править жало…
Мне так тебя недоставало,
Как в муке не достало слез.

Тропинка ждет.
Висит туман,
Готовый вспыхнуть, разметаться.
Не будем больше притворяться —
Меж нами совесть и обман.

 

*  *  * 

Упрямо листья моют ветлы,
Склонившись к темному пруду.
А вечер ласковый и теплый
Ведет луну на поводу.

Во ржи не молкнут перепелки,
Твердят настырно: «Спать пора!»
И остывает над проселком
Июля пыльная жара.

 

*  *  *

Зарница ахнула,
В тревоге
Шумнули липы над прудом.
Медведем, поднятым в берлоге,
Урчит еще далекий гром.

Вздымая пыльные метели
И осыпая вишен снег,
От сторожей – косматых елей
Ветра ударили в побег.

Потом, кромсая небо в клочья,
Над душным мороком земли
Дневных видений заморочки
Слепые молнии прожгли.

В раскачку,
            словно грузчик пьяный,
Ударил дождь.
Небес вода
Глянцует жажды росчерк рваный
У пересохшего пруда.

Вскипает ночь разгульной пеной,
Песок горючий утоляя…
И, как солдатка, вдохновенно
Вопит о сбывшемся земля.

 

КАМЫШ

«Ну что неприкаянный бродишь, - 
Шуршал мне прибрежный камыш, - 
Себя на безделье изводишь,
Хоть легкое счастье творишь?

Кого ты утешишь словами,
Мучительным словом проймешь?
Все это избудется, канет,
Как камень в озерную дрожь…»

Свистела коса и свистела – 
Стеною валился камыш,
Своим легколиственным телом
Пугая рассветную тишь.

Дымился туман розоватый.
Пастуший старался рожок.
И крик моих губ виноватых
Покоя тревожить не мог.

Потом это все перебродит,
Но вспомнишь и так загрустишь:
«Ну что неприкаянный бродишь,
Хоть легкое счастье творишь?..»

 

*  *  *

Сад заплаканный дышит прохладой.
Дождь прошел. Откатилась гроза.
Незаслуженной неба наградой
На листе дождевая слеза.

Солнце светом ликующим брызнет,
И охватит, как в детстве былом, 
Ощущенье восторга и жизни,
Осеняющей вечным крылом.

 

*  *  *

Падают звонкие капли.
Прелью исходит земля.
Веток пахучие лапы
Тянут к теплу тополя.

Будет ли радость? – Не знаю…
Будет ли счастье? – Как знать.
Доброму месяцу маю
Хочется песни слагать.

Зеленью пахнут березы.
Дальний доносится гром.
Это неплохо, что слезы
В сердце остались моем.

 

*  *  *

Не робей, моя древняя вера,
Гнись под ветром, зеленый росток…
Далеко улетают химеры
В огнедышащий солнцем восток.

Никнут травы от жалости долу,
Опадая, щебечет листва,
И от памяти – злой и веселой – 
Выпадают кострикой слова.

Пусть поются не те уже песни,
Ходит в море крутая волна…
Зазвенит, надорвется и треснет
Беспечальная жизни струна.

Но не гнись, моя древняя вера,
Не робей, поднимайся, росток…
Дышит ветер удушливой серой,
И на запад сместился восток.