РУССКОЕ СЛОВО

Вот оба этих стихотворения одно за другим для удобства восприятия:

 

Борис Корнилов

ЛОШАДЬ

 

Дни-мальчишки, вы ушли, хорошие,

Мне оставили одни слова, -

И во сне я рыженькую лошадь

В губы мягкие расцеловал.

 

Гладил уши, морду тихо гладил

И глядел в печальные глаза.

Был с тобой, как и бывало, рядом,

Но не знал, о чём тебе сказать.

 

Не сказал, что есть другие кони,

Из железа кони, из огня...

Ты б меня, мой дорогой, не понял,

Ты б не понял нового меня.

 

Говорил о полевом, о прошлом,

Как в полях, у старенькой сохи,

Как в лугах немятых и некошеных

Я читал тебе свои стихи...

 

Мне так дорого и так мне любо

Дни мои любить и вспоминать,

Как, смеясь, тебе совал я в губы

Хлеб, что утром мне давала мать.

 

Потому ты не поймёшь железа,

Что завод деревне подарил,

Хорошо которым землю резать,

Но нельзя с которым говорить.

 

Дни-мальчишки, вы ушли, хорошие,

Мне оставили одни слова, -

И во сне я рыженькую лошадь

В губы мягкие расцеловал.

 

Владимир Жильцов

* * *

                             Г.С. Демурову, народному артисту России

Поцелую собаку в голову,

И вздохнет мой пёс глубоко…

В этом мире, объятом холодом,

И ему, видать, нелегко.

 

Кто-то скажет:

 «А что тужить ему!» –

И поесть, и попить дадут,

Ведь полаять,

чтоб слыть защитником,

Не такой уж великий труд».

 

И поймешь ли судьбу невозможную –

Отчего человек и пёс

Прирастают друг к другу кожею,

И не шуточно, а всерьез.

 

С укоризной глаза спокойные

Светят мне из глубокой тьмы…

Словно знает о нас такое он,

Что и сами не знаем мы.

 

И поглажу я шерсть атласную

И скажу ему: «Славный мой,

Не вздыхай,

Мы еще поздравствуем,

Поживем на Руси шальной».

 

Так какой еще надо радости,

Если взрослый пёс,

Как щенок,

Мне положит голову на руки,

Чтоб я не был так одинок.

 

 Наверняка, неправильно было бы начинать проводить параллели между этими, с первого взгляда, непохожими друг на друга стихотворениями, не сопоставив, пусть и кратко, биографии авторов.

Как писал А. Плотников: «…Человек оставил только песню. Только песню. Больше  ничего», - эти строки, в полной мере можно отнести к обоим нашим авторам, хотя и написаны в память об Александре Люкине (не так ли и должен жить настоящий поэт?).

И Борис Корнилов, и Владимир Жильцов – уроженцы, что называется, российской «глубинки», заповедной, кондовой Руси. Оба тяжело, неизлечимо болели Россией, ее болями, ее судьбой. Оба черпали вдохновение в бездонной кладези русской культуры, веры, традиций. И Корнилов и Жильцов прочувствовали собственной шкурой «ежовые лапы режима». К счастью, Жильцову удалось остаться живым после этого «свидания». Корнилову повезло меньше. Оба, хотя и в разные годы, и в разном возрасте, ушли от нас в расцвете творческих сил. И, в конце концов, оба покоятся не там, где рождены. Корнилов, уроженец Нижегородчины расстрелян и погребен на Левашовской пустыни Санкт-Петербурга, а рязанец Жильцов – в Нижнем Новгороде.

Итак…

Поэты всех времен в своих творениях обращаются к образам животных. От «Птички» Пушкина до «Коровы» Есенина и далее, через годы и прогресс. Видимо, русскому человеку свойственна именно в таких проявлениях тотемность, из которой и вышла русская вера и культура. Корнилов написал свою «Лошадь» в период тотальной индустриализации. Жильцов – в эпоху информатизации.

Поцелуй – самое сокровенное, самое интимное, что может происходить между двумя живыми существами. Поцелуй, как физическое воздействие, происходит в первой же строфе, в самом зачине и того и другого стихотворения. И дело совсем не в компиляции Жильцовым идеи стиха Корнилова, хотя он, безусловно, знал это стихотворение наизусть, как и многие другие стихи (я так уверенно говорю, потому что знаю, как было написано это произведение). Оба поэта, обнажая сокровенность, чистоту чувств перед читателями, надеются на ответное обнажение чувств, душ. И это вовсе не есенинские поцелуи: «…И с тобой целуюсь по привычке, потому что многих целовал…» или «…Наша жизнь - поцелуй да в омут».

Далее же от «поцелуя», пути изложения чувств, приведших к этому «действию» у авторов расходятся.

У Корнилова, поцелуем начинается беседа, где он пытается объяснить жеребенку процессы происходящие вокруг, извиняется своим «помнишь», за то, что еще совсем недавно они понимали друг друга, живя одной судьбой. Но сейчас, волею судьбы, волею времени, автор оторвался от своей кержацкой «пуповины» и вот, столкнулся с непониманием своего вчерашнего друга. «…Потому, ты не поймешь…» - говорит он, сокрушаясь. И мы понимаем, что это уже не беседа, а исповедь перед лошадью, отчаянная попытка возвращения чувства утраченной, хотя и не забытой дружбы, но «…дни-мальчишки вы ушли хорошие».

У Жильцова направление иное, более глубинное. Хотя он и обращается к собаке: «…Не вздыхай, мы еще поздравствуем», но главное общение происходит внутри, на уровне сознания и подсознания. Здесь уже не детская дружба с животным Корнилова, а «судьба невозможная», где «человек и пес прирастают друг к другу кожею». И никаких «вчера» и «сегодня». Здесь понятия, если угодно, «хирургические». Жильцов не считает себя кем-то, кто имеет право что-то объяснить «прирученному» другу. Наоборот: «…знает о нас такое он, что и сами не знаем мы». Вот почему я не стал  сравнивать двух собак –  жильцовскую с есенинской, что, на первый взгляд, показалось бы логичней. В «Собаке Качалова» нет сколько-нибудь близкой связи между автором и псом. Просто монолог, в котором о дружбе речь не идет вообще. Доказательством тому строка: «…Как пьяный друг, ты лезешь целоваться». Если бы речь шла о близости душ, то, как минимум, слово «друг», Есенин выделил бы, как обращение, запятыми.

Но, вернемся к нашим «лошади» и «собаке».

В последней строфе авторы ставят все точки над «ё», проецируя происходящее в стихотворениях на собственную жизнь.

У Корнилова жеребенок – лишь сон, пусть и слишком явственный, явный, за гранью которого следует пробуждение и физическое ощущение одиночества, обволакивающего, непрекращающегося.

У Жильцова собака – это явь, жизнь, сама душа, которая в трудный час, как спасение, «…положит голову на руки, чтоб я не был так одинок».

Соответствующие и настроения, с которыми читатель заканчивает знакомство с «Лошадью» и «Собакой». Если за дальнейшую судьбу хозяина собаки мы сколько-нибудь спокойны, хотя бы просто потому, что ему есть возле кого «душой погреться», то концовка «Лошади» практически не оставляет сомнений в трагичности, фатальности судьбы автора, в условиях того времени, когда происходит эта «исповедь души».

Необходимо сказать, что в творческом наследии этих двух бесконечно русских поэтов есть и другие лошади, и другие собаки (достаточно вспомнить «Айда, голубарь…» Корнилова и «Пес на авторынке» Жильцова, где изложены «размышления на тему», хотя и с авторским, мастерски-точным изложением увиденного, пережитого), но именно этих двух стихах, как ни в каких других, не смотря на их различия и схожесть, отношения человека и животного возведены в высшую, превосходную степень. Оба стихотворения сработаны добротно, без ненужного пафоса и патетики. Просто и гениально.

Но наибольшая заслуга и того и другого поэта в том, что их животные узнаваемы и по стихотворному строю, и по настроению, и по сути.

Буду рад, если мои размышления вызовут у Вас, Дорогой Читатель, желание окунуться в бесценный поэтический мир Бориса Петровича Корнилова и Владимира Ивановича Жильцова. «Читайте и наслаждайтесь. Если способны читать и наслаждаться»,- как однажды сказал мой друг поэт Володя Митрофанов.

 

Вячеслав Карташов

член Союза писателей России